Может ли тоталитарный дискурс создать Образ будущего?
Вызвавший большой резонанс текст уважаемого А.Дугина является идеальной иллюстрацией того, что М.Фуко назвал «продуктивной природой власти» – это когда в тексте не просто описываются репрессии, а когда сам текст активно участвует в производстве легитимизирующего их дискурса.
А.Дугин предлагает расширить поле репрессий на «сторонников», и это классический ход дисциплинарной власти. Цель такой власти – не столько наказать кого-либо, сколько создать «паноптический» эффект, чтобы каждый гражданин, высказываясь или даже думая, начал сам себя цензурировать, ожидая наказания. Он становится надзирателем самого себя. Это не просто контроль, это конституирование «послушных тел», в терминологии Фуко, через угрозу наказания.
Но кроме ожидания наказания, подобный текст создает и другой опасный эффект – панику. При этом не просто создает. Само появление такого текста – это уже и есть паника автора (или определенной части политикума), что все идет не так, как он ожидает. Поэтому чтобы погасить панику-внутри-себя, автор продуцирует текст, освобождая себя от этого состояния и выбрасывая панику в общество, заражая его.
Важно, что А.Дугин ставит вопрос не в проекции «что лучше – свобода или цензура», а в проекции «борьбы за право осуществлять цензуру». Свобода уже убрана из уравнения и отправлена на свалку истории. Это ловкая подмена, которая полностью укладывается в теорию Фуко: власть не является чем-то, чем можно обладать (либо Запад, либо наше государство). Власть – это стратегическая игра, отношение сил. И Фуко наглядно показал, что современная биовласть гораздо тоньше: она управляет не через прямое насилие, а через управление жизнью населения – через классификацию и нормирование.
В контексте сказанного, ультиматум «не хочешь наш дискурс – не получишь никакого» – это не симптом силы, а симптом слабости субъекта дискурса. По Фуко, подлинно гегемонный дискурс не боится конкуренции, т.к. он поглощает или присваивает чужие высказывания, логику, дискурс целиком и встраивает их в свой нарратив. Что великолепно на протяжении некоторого исторического отрезка времени делал советский идеологический дискурс. Требование же молчания, тотальной подконтрольрности населения – это признание неспособности вашего дискурса выдержать борьбу за истину на открытом поле.
Наконец, утверждение «Родина! От нее надо принимать все» – это апелляция к «праву смерти» старого суверена, который демонстрировал свою силу, забирая жизни. Это позыв к некрофилии. Фуко противопоставлял этому «биовласть» – власть, которая управляет жизнью. Поэтому весь риторический пафос А.Дугина – это атавизм, попытка применить устаревшую модель суверенной власти через насилие к современному обществу, которым правят через норму, а не через закон-запрет.
Таким образом, если рассматривать небольшой, но очень концептуальный текст А.Дугина в рамках дискурса самого М.Фуко, – это не анализ объективной реальности, а перформативный акт осуществления власти одним из ее субъектов, у которого не осталось других механизмов осуществления власти, кроме репрессивных. Текст не описывает реальность, он использует дискурс для создания атмосферы подчинения и некрофилии, производя нового субъекта – служебного гражданина, прола, готового добровольно принести себя в жертву мифу о суверене.
Такой дискурс может выполнять только одну цель - снова загнать в подполье думающую часть нации, как в фильме Э.Кустурицы «Андеграунд» под лозунгом – «Не раскачивайте лодку, Вы мешаете нам пить шампанское». Задача же критической теории, по Фуко, – подорвать эти очевидности и показать, что всё может быть иначе. Об этом же, кстати, и роман «Имя розы» Умберто Эко – имеем ли мы право смеяться = быть свободными, или же мы можем только подчиняться одному из тоталитарных дискурсов, испытывая чувство тотальной вины за все.
Поэтому вопрос дискурса (как убедительно показал Фуко) – это вопрос создания умной и живой власти, а не покорности любой. Хочешь видеть свою Родину свободной – работай над этим, а не слепо принимай любое её состояние.
